Если большое количество нефтедобывающих стран «заморозит» добычу нефти на уровне января этого года (или февраля – как один из вариантов), цены на Brent в очень короткие сроки могут взлететь выше 50 долларов за баррель. Это даст импульс «восстанию из пепла» сланцевой нефти, что чревато возвращением хаоса на биржах. А это в свою очередь не позволит котировкам обосноваться в промежутке 60-80 долларов за баррель.
Такого мнения придерживается заместитель генерального директора Казахского института нефти и газа Акбар Тукаев. В интервью корреспонденту центра деловой информации Kapital.kz он рассказал о том, каковы мотивы стран, инициировавших «заморозку», как определился круг потенциальных партнеров по соглашению и какое значение эта идея имеет для мирового рынка нефти – даже если официальный документ не будет подписан на встрече в Дохе 17 апреля.
– Акбар Куанышбаевич, то, что страны пришли к необходимости зафиксировать добычу на определенном уровне, – решение, логично вытекающее из событий последних лет, или просто инициатива отдельных участников рынка?
– Это смешение обоих указанных аспектов – как, если провести аналогию в преддверии шестого сезона «Игры престолов», союз книги и ее киноизложения.
Весь прошедший год отдельные представители нефтегазовой отрасли мира храбрились и демонстрировали веру в позитивное будущее. Но на внутренней отраслевой кухне к декабрю царило напряжение. Ведь «маячила» угроза падения цены на Brent к 20 долларам за баррель, что было следствием действия нескольких особо значимых моментов.
Во-первых, беспрецедентно теплая зима и возвращение на глобальный рынок Ирана «утяжелили» возможные сезонные факторы января и мая 2016 года. На январь приходится потенциальный рост добычи в России, Саудовской Аравии, Иране, Кувейте, Нигерии, ОАЭ и падение спроса в США, Канаде, Италии, Великобритании. Большая волна негатива ожидалась в мае, когда такие ведущие нефтепотребители мира, как Китай, Япония, Германия и Франция, могли снизить потребление на фоне роста производства нефти в Иране, Ираке, Анголе, Саудовской Аравии и других странах.
Во-вторых, в биржевой среде сформировался мощнейший панический и стадный инстинкт. Международные опросы и данные бирж в течение 2015 года показывали, что соотношение настроений между рыночными «быками» и «медведями» было 1 к 4, то есть движение в сторону снижения цен было подавляющим.
В-третьих, индекс доллара США в IV квартале 2015 года достиг рекордных уровней в 100 пунктов, а есть устойчивая связь «индекс доллара растет – цена на нефть падает». При новом росте процентной ставки Федеральной резервной системы вполне реальной была перспектива дальнейшего обрушения нефтяных цен.
В-четвертых, наметившееся падение инвестиций в разведку-добычу, снижение числа действующих буровых установок и другие прямые показатели глобальной нефтяной отрасли имели отложенный эффект. Сильное позитивное влияние этих параметров на ценовую траекторию было возможно только через определенный период.
В-пятых, большинство нефтяных держав к тому времени уже имели «багаж» цитат своего руководства о том, кто и что является причиной обвала нефтяного рынка. В условиях разобщенности мнений все ведущие экспортеры нефти потеряли около половины своих доходов по сравнению с 2014 годом. Для ОПЕК потери за 2015 год составили порядка 350 млрд долларов. В то же время видимое намерение найти совместное решение проблемы демонстрировала только Венесуэла, пытающаяся «тормошить» нефтяное сообщество.
Эти и другие моменты затягивали узел ценовых противоречий и только самые оптимистичные прогнозы показывали, что ситуация улучшится во второй половине 2016 года. До этого периода надо было продержаться около 200 дней. А в условиях полярности мнений ключевых игроков это был слишком долгий срок, последствия для отдельных экономик мира могли быть плачевными.
– Был ли какой-то алгоритм действий у инициаторов соглашения о «заморозке»?
– На мой взгляд, принципиально важно было решить две взаимосвязанных задачи. Первая – определить круг возможного сотрудничества. Вторая – провести шоковую терапию в отношении бирж.
Значимых нефтедобывающих государств в мире не так уж и много – порядка трех десятков. В то же время ключевое влияние оказывает только первая десятка.
С точки зрения потенциального сотрудничества из первой десятки можно смело вычеркнуть США, так как это государство с самодостаточной внутренней экономикой, не испытывающей кризисных явлений при снижении экспорта нефти.
Можно вычеркнуть и Китай. КНР недостаточно обеспечивает себя собственным сырьем, поэтому, поэтому ей реально выгодны низкие цены на нефть. Вне зависимости от темпов роста ВВП Пекин продолжает наращивать спрос на нефть: в 2011 году страна потребляла 9,32 млн барр./сут., в 2012-м – 9,82 млн барр./сут., в 2013-м – 10,26 млн барр./сут., в 2014-м – 10,61 млн барр./сут., в 2015-м – 11,23 млн барр./сут.
С учетом внутренней экономической и политической ситуации весьма невысоки были перспективы сотрудничества с Ираком.
Также весьма сомнительны были возможности взаимодействия с Канадой и Мексикой, так как эти государства имеют определенную зависимость от Вашингтона.
Таким образом, формировался следующий ряд государств для возможного сотрудничества: Россия, Саудовская Аравия, Иран, ОАЭ, Кувейт и Венесуэла.
Преобладавшее мнение о нереальности такого союза основывалось на многолетних противоречиях России и ОПЕК, Ирана и Саудовской Аравии т.д. А вот декларирование потенциальных договоренностей между данными странами могло стать потрясением для нефтяных бирж, что, собственно говоря, и произошло.
– Действительно, сложно представить, что соперничающие на нефтяном «поле брани» страны сядут за стол переговоров…
– Генератором кооперации стала неугомонная Венесуэла с ее энергией. Все первое полугодие 2015 года только она проявляла активность и постоянно проводила консультации с членами ОПЕК и другими нефтепроизводителями на предмет объединения усилий.
А затем активизировалась Россия: она очень эффективно провела работу с Саудовской Аравией, ОАЭ, Ираном, Катаром и рядом других стран по рассмотрению ценовой ситуации. Чтобы там ни говорили про сырьевую направленность некоторых экономик и якобы низкую технологичность процессов разведки, добычи и переработки нефти, на деле именно нефть позволила создать базу финансовых ресурсов для укрепления суверенитета и поддержки других отраслей экономики. Другой вопрос, как расходовались эти ресурсы…
Что же касается Российской Федерации, в условиях жестких санкций наш северный сосед демонстрирует высокую выживаемость, но это может продолжаться не более трех-пяти лет. Дальнейшее отсутствие крупных и долгосрочных инвестиций с каждым годом роняло бы рейтинг этой экономики в мировой иерархии. Эти и другие факторы, уверен, серьезно анализировались в Москве, и одним из следствий стало переформатирование позиции России во взаимоотношениях с ОПЕК.
– Представители Саудовской Аравии не раз заявляли, что королевство не зафиксирует добычу, если этого не сделает Иран. На днях стало известно: Москва и Эр-Рияд согласовали позиции, соглашение возможно без участия Ирана. Почему Саудовская Аравия изменила свое мнение по поводу «заморозки»?
– Необходимо объяснить ситуацию в Саудовской Аравии. Это государство заблаговременно готовилось к снижению цен в 2014 году: проводило масштабную работу по развитию нефтепереработки и нефтехимии, аккумулировало нефтяные доходы и маскировало резервные нефтяные мощности. Вместе с тем отсутствие планируемых эффектов в 60% стран, которые являются традиционными покупателями произведенной в этой стране нефти, и потеря более 120 млрд экспортных нефтяных доходов за 2015 год актуализировали вопрос отсутствия у Эр-Рияда навыков выживания, что свойственно, например, странам бывшего СССР.
– Один из самых сложных игроков нефтяного рынка – Иран – не намерен присоединяться к инициативе «заморозки» добычи.
– Иран в этой истории стоит особняком. С самого начала было понятно, что он не пойдет на сотрудничество пока не приблизится к заветному уровню производства 2003-2011 годов – около 4 млн баррелей нефти в сутки. Другой вопрос, что дополнительные 1,2 млн барр./сут. иранской нефти могли ворваться на рынок одномоментно либо в течение пары лет. Совместные усилия России и ведущих стран ОПЕК вкупе с падением добычи в США могли бы нейтрализовать этот фактор за счет определенного распределения долей между заинтересованными сторонами. Просто не наращивая производство только в России, Саудовской Аравии, Венесуэле и ОАЭ можно было обеспечить допуск на рынок около 700 тыс. барр./сут. иранской нефти уже в 2016 году. Поэтому от Тегерана важно было получить информацию о постепенном росте производства и намерении сотрудничать при достижении досанкционного уровня добычи.
– Можно сказать, что Россия была «двигателем прогресса» в вопросе с «заморозкой» добычи?
– Думаю, перед всеми перечисленными государствами – Саудовской Аравией, ОАЭ, Ираном, Катаром – Россия поставила конкретные проблемы. Первая: прирост мирового производства нефти более чем на 2 млн барр./сут., как это было в 2015 году, подрывает значение черного золота в качестве ценного сырья. Вторая: никакими физическими объемами не возместить бюджетные доходы при заниженной конъюнктуре. Третья: рынок паникует при любом высказывании негативного характера.
Естественно, данные вопросы обсуждались предельно дипломатично. Страны ОПЕК очень ревностно относятся к проявлению амбиций, уважению статуса, резонансу тех или иных заявлений. Можно только аплодировать Москве, Эр-Рияду, Каракасу, Абу-Даби и Дохе даже просто за озвученную инициативу по «заморозке».
– С того момента, как в феврале была озвучена идея «заморозки» добычи, на рынке не раз высказывались сомнения в том, что страны договорятся. Более того – в том, что встреча в принципе состоится, ее ведь уже переносили…
– Для современного нефтяного рынка конкретика не так уж и важна. Вспомним, весь прошлый год толпа специалистов «морочила голову» всей планете ключевым влиянием немереного превышения предложения над спросом. Достали из «закромов» затхлые тома основ рыночной деятельности, забывая, что идеальное соответствие спроса и предложения в принципе возможно только при социалистической плановой экономике.
А теперь такой пример: в декабре прошлого года производство нефти в мире превышало спрос на 1,3 млн барр./сут., в марте этого года – на 1,5 млн барр./сут. При этом в течение декабря цена на Brent упала на 16%, а в марте этого года – выросла на 10%. И где здесь определяющее значение спроса и предложения?
На самом деле, биржевая стоимость нефти сейчас лишь на 30-50% определяется фундаментальными параметрами. В остальном зависит от настроений бирж, геополитики, масштаба освещения в СМИ, финансовых ресурсов и т.д. – спектр факторов широкий.
По большому счету не важно, будет 17 апреля подписан конкретный документ или нет. Ценность события состоит в том, что впервые за много лет продемонстрировано определенное стремление ведущих нефтепроизводителей. Это уже предотвратило абсурдный тренд бирж на снижение стоимости Brent ниже 20 долларов за баррель – среднегодовой уровень уже точно будет значительно выше 30 долларов.
Со стратегической точки зрения идея «заморозки» добычи как таковая выполнила важнейшую миссию – нейтрализовала популистские и бредовые высказывания «медвежьего» характера, в том числе о «конце нефтяной эпохи». Это позволило прямым индикаторам нефтегазовой отрасли действительно более весомо влиять на конъюнктуру. Так, за два последних месяца цена на Brent отыграла около 30% по сравнению с январским уровнем. (В январе в среднем североморская смесь торговалась на уровне около 32 долларов за баррель, в апреле – около 41 доллара за баррель, – ред.).
– Вы считаете, соглашение все же должно быть подписано?
– Сейчас нет острой необходимости в подписании соглашения о «заморозке» большим количеством участников. В случае массового подписания нефтяные цены в очень короткие сроки перевалят за 50 долларов и дадут импульс «восстанию из пепла» сланцевой нефти, а это чревато возвращением хаоса на биржах. Для формирования устойчивости нефтяных цен в интервале 60-80 долларов за баррель желательно сохранение цен на нефть на уровне ниже 50 долларов еще в течение нескольких месяцев. Это губительно для финансовой подпитки сланцевого сектора как минимум на год. А последующее возобновление сланцевой добычи придется на постоянно растущий мировой спрос.
– Казахстан, как стало известно накануне, примет участие в катарской встрече. Наша страна сыграла какую-нибудь роль в подготовке соглашения о «заморозке»?
– К сожалению, наша страна не воспользовалась возможностью повысить свой рейтинг в нефтегазовом сообществе мира. А ведь предпосылки к этому были. Еще осенью 2015 года первый вице-министр энергетики Узакбай Карабалин (ныне заместитель председателя ассоциации KAZENERGY, – ред.) на форуме KAZENERGY выдвигал инициативу консолидации ведущих нефтепроизводителей в вопросе балансировки нефтяных цен. Предлагалась кооперация участников, практически повторяющая состав делегаций в Дохе 17 апреля. Вместе с тем, дальнейшая работа по продвижению инициативы не получила поддержки внутри республики. Тогда как Казахстан мог стать еще одним объединяющим звеном, и мировые цены оказались бы в целом на приемлемом уровне существенно раньше.
Сам Казахстан вследствие мировой конъюнктуры нефтяных цен по итогам 2015 года потерял около 27 млрд долларов экспортных нефтяных доходов и четыре страны – торговых партнера. Объемы прямых иностранных инвестиций в отечественную добычу нефти и газа сократились за прошедший год в три раза, примерно во столько же уменьшились поступления в Нацфонд. А ведь это осязаемые ресурсы для социально-экономического развития республики.
