Путь от Бишкека до медно-золотого рудника Бозымчак не близок. Более 600 километров на машине по горной местности в сторону границы Кыргызстана и Узбекистана. По пути — перевал, встретивший снегом и кумысом в гостеприимной юрте, поселки Кок-Таш и Кок-Серек, некогда враждовавшие друг с другом, но теперь примиренные работой на руднике. Посещение социальных объектов и небольших производств. В швейном цехе шьют пробные мешки и постельное белье для Бозымчака и уже принимают сторонние заказы, в другом цехе варят компот из ягод, которые выращивают или собирают в округе местные жители (компот тоже поставляется на рудник). И далее — конечно, само предприятие. Экскурсия по цехам ГОКа, где можно увидеть процесс флотации, фильтрации хвостов. Хвостохранилище на Бозымчаке сухое: содержание влаги в сырье снижается до 14%, прежде чем отходы закладываются с помощью конвейера в изолированные пластиком ячейки. На территории Кыргызстана такую технологию не применяет никто.
«Использование хвостохранилища такого типа было выбрано на этапе проектирования рудника, это связано с гористым рельефом месторождения и сейсмической активностью в этом районе», — поясняет Ильяс Тулекеев, генеральный директор KAZ Minerals Bozymchak. В интервью деловому еженедельнику «Капитал.kz» он рассказал о том, как развивался проект, каково горнодобывающему предприятию работать в Кыргызстане и какое будущее ждет Бозымчак.
— Ильяс Валерьевич, насколько Бозымчак технически оснащен? Планируете дополнительные инвестиции в обновление оборудования?
— Нет, пока не планируем. Проектированием нашего предприятия занималась китайская компания, строительством — сначала местный подрядчик, но от него мы, к сожалению, не получили должного результата, вынуждены были прервать контракт и заключили договор с китайской компанией. Получилось так, что так компания, которая делала проект, построила фабрику.
В процессе строительства мы обнаружили, что есть ряд недоработок. 1 августа 2015 года запустили производство на 40%. После сделали модернизацию — добавили недостающее оборудование, какое-то заменили, какое-то — усилили. И буквально за четыре месяца вывели фабрику на 100-процентную производительность. И вот с тех пор работаем с производительностью 100% и даже с небольшим перевыполнением плана. Работаем стабильно, поэтому менять что-то в оснащении — в ближайшее время необходимости в этом нет.
— Какое будущее вы видите для проекта?
— Наш проект предполагает открытую и подземную отработку. Открытая будет вестись до 2022 года, после перейдем на подземную. Подземные горные работы будем делать согласно проекту, который разработала для нас казахстанская проектная компания «Казгипроцветмет». Она учла все требования и условия горной местности, сейсмичность региона. Планируем построить предприятие, которое будет соответствовать требованиям времени, — с современной техникой, частичной автоматизацией процессов. Срок реализации проекта — до 2032 года.
— Когда подойдет этот срок, что будет дальше?
— Параллельно мы ведем геологоразведочные работы, только вокруг месторождения. То, что видно сейчас, — это только центральная часть месторождения. Помимо этого есть еще четыре фланга, по ним мы тоже провели геологоразведочные работы. В перспективе планируем также начать отработку во флангах.
Помимо этого, наши геологи «подцепили» еще одно рудное тело на глубине. Если мы все это будем отрабатывать, жизнедеятельность рудника увеличится как минимум в два раза — до 2045 года предприятие сможет работать.
— Рассматривался ли вариант переработки руды с других месторождений на предприятии Бозымчака?
— Каждая руда специфична. В принципе этот вопрос можно рассматривать в перспективе, но пока — нет. Пока у нас достаточный объем для переработки.
Буквально недавно к нам обратилась одна российская компания с просьбой переработки руды этого предприятия у нас. Мы рассмотрели предложение и поняли, что чисто экономически для нас нецелесообразно зарабатывать только на переработке, это не совсем наш профиль. Сегодня мы перерабатываем 1 млн тонн руды в год, больше не сможем, даже если довезем откуда-то еще, тогда нужно будет рассматривать вопрос строительства второй очереди фабрики. Но это возможно только в перспективе, не сейчас.
— Геологоразведка в Кыргызстане на каком уровне находится? В Казахстане, например, есть проблема истощения старых и открытия новых месторождений.
— В Кыргызстане та же самая ситуация. Хорошая разведка была сделана в советское время, до 1900-х годов. Были разведанные месторождения, которые держали «на потом». Когда Кыргызстан обрел независимость, остановленные предприятия стали запускать.
После запуска Кумтора (третье по размеру золоторудное месторождение в мире, — прим. ред.) мы первое предприятие, которое запустилось. Следом за нами запустился Талды-Булак Левобережный (разрабатывает совместное казахстанско-кыргызстанское предприятие «Алтынкен», — прим. ред.), рядом с нами Иштамберды (разработчик — золотодобывающая компания Full Gold Mining, созданная китайской государственной корпорацией «Линбао Голд», — прим. ред.). Могут запуститься, возможно, еще два-три рудника. На месторождении Джеруй, например, ведутся работы, строительство.
Те предприятия, которые я перечислил, — средние и крупные. Наше предприятие небольшое, отличие от других в том, что с его запуском была создана медная промышленность в Кыргызстане, раньше ее просто не было.
— Рассматриваете ли вы возможность проводить разведку по Кыргызстану?
— Пока нет. Есть компании, которые выходят на нас, у них в процессе производства обнаруживается присутствие меди в составе руды. Они нам предлагают свой медный концентрат. Медный концентрат — наш конечный продукт, транспортируем его в Казахстан, и логистика очень тяжелая. Приходится сначала 200 км везти на машинах на перевалочную станцию Шамалды сай (на территории Кыргызстана, — прим. ред.) и оттуда, несколько раз пересекая границы, доставлять продукцию на место. И то сейчас у нас появилась возможность не заходить в Таджикистан, а раньше нужно было пересекать и эту страну, и Узбекистан.
— Как раз когда мы ехали на месторождение, путь лежал по самой границе с Узбекистаном. Нам рассказывали о приграничных проблемах. Возникают ли у вас сейчас проблемы с этой страной при транспортировке?
— Нет. Проблемы были, многие компании с этим сталкивались, я знаю. Мы начали отгрузки с конца 2014 года и сразу выстроили логистическую схему. Первая отгрузка заняла около трех недель, постепенно сократили время до 7−12 дней.
— Сейчас вы поставляете медный концентрат только на Балхашский медеплавильный завод? Китай, например, который потребляет около половины всей меди в мире, вам интересен?
— Для Бозымчака этот вопрос связан с определенными сложностями, которые вызваны расположением месторождения и возможностями логистики в стране. Прежде чем определить конечного потребителя, мы рассматривали Россию, Китай, Казахстан, Узбекистан. Из всех вариантов Казахстан оказался для нас экономически наиболее выгодным. И плюс в том, что мы в Таможенном союзе, удобно в этом плане передвигаться из Кыргызстана в Казахстан и как подстраховка — законы ЕАЭС выше национальных. Поэтому мы спокойно работаем, и это дает нам возможность в перспективе рассматривать Россию как вариант.
Параллельно прорабатываем и другие варианты, но есть определенные сложности в части законодательства. В последние два-три года в парламенте часто поднимается вопрос введения таможенных пошлин на вывоз руд и концентратов. Мы с этим не согласны. Прежде чем вводить таможенные пошлины, необходимо построить завод по переработке концентрата, тогда мы были бы заинтересованы в том, чтобы наша продукция оставалась внутри страны, и нам не нужно было бы ее возить за рубеж. Но завода нет, мы вынуждены экспортировать. Если же введут таможенные пошлины, это может затормозить наше производство.
— Есть мнение, что лет 10−15 назад месторождения с содержанием меди 0,3% считались нерентабельными для разработки, сейчас ситуация меняется. Оправдана ли разработка Бозымчака с не столь высоким содержанием с учетом всех сложностей — расположения месторождения, социальных моментов?
— У нас содержание золота — 1,4 грамма на тонну, содержание меди — 0,84%. Мы считаем такое содержание нормальным, потому что видим перспективы. Конечные потребители меди — предприятия из сферы автомобилестроения, вагоностроения. Медь нужна для производства электромобилей, на которые весь мир планирует переходить. Тот же Китай, помните, планировал до 2025 года перевести весь легковой транспорт на электричество, после кризиса планы отодвинули на 2035 год, но, тем не менее, они остались в силе и постепенно будут реализованы. То есть потребление меди в мире будет высоким, соответственно, наша продукция будет востребована. Думаю, индустрия достигла дна, начался этап роста. Цены на медь будут расти.
— Прозвучала информация, что года три назад в Кыргызстане появились неналоговые отчисления — 2% от прибыли, которые компании должны перечислять в фонды населенных пунктов. С точки зрения налогового законодательства и вообще законодательства, касающегося разработки недр, насколько вам комфортно работать?
— Любые изменения в законодательстве — налоговые и неналоговые — всегда сильно отражаются на производителях. Мы с пониманием относимся к тому, что происходит в этом плане в стране. Но я считаю, что если инвестор заходит в ту или иную отрасль, в тот или иной проект, он должен работать в том налоговом режиме, который действовал на момент его прихода. Мы как инвестор просчитываем бизнес-модель и, исходя из этого, понимаем, рентабельно производство или нет. Рентабельно — двигаемся дальше. Поэтому чувствуем, насколько сильно на прибыли и себестоимости отражаются любые изменения в законодательстве либо увеличение налоговой нагрузки.
В 2017 году мы выплатили $1 млн, на эти средства была улучшена инфраструктура (мосты и дороги) для местного населения. В общей сложности в прошлом году мы выплатили $11 млн. 2-процентные отчисления с прибыли за время работы Бозымчака составили 352,4 млн сомов, или более $5 млн. Первое начисление — в декабре 2014 года, первая выплата в бюджет Кыргызстана — в январе 2015 года.
За последние несколько лет в Кыргызстане произошло увеличение налоговой нагрузки, каждое ведомство пытается сделать нагрузку еще больше. Мы как недропользователи неоднократно обращались не только от своего имени, но и от имени компаний, которые вовлечены в этот процесс, к государству, чтобы на законодательном уровне защитить наши интересы. Ищем консенсус между бизнесом и государством и на сегодняшний момент, думаю, приходим к какому-то решению.
