В конце июля президент США Дональд Трамп выступил с заявлением о необходимости реформы Всемирной торговой организации. Комментируя встречу в Белом доме с главой Еврокомиссии Жаном-Клодом Юнкером, Трамп заявил, что, помимо прочих вопросов, на встрече обсуждалась необходимость перемен в ВТО.
Глава США предложил в рамках реформ работать над решением проблемы нечестных действий, таких как кража интеллектуальной собственности, вынужденный трансферт технологий, промышленные субсидии и искажения, созданные государственными компаниями и затовариванием.
Сегодня эксперты указывают на необходимость реформирования громоздкой структуры ВТО и на то, что организация начинает себя исчерпывать.
В свое время, когда Казахстан вступал в ВТО, было много опасений: как членство в организации скажется на экономике страны, в первую очередь на агросекторе, ведь правила организации жестко регламентируют масштаб государственных дотаций в эту отрасль.
Так или иначе Казахстан больше трех лет является членом организации. Что ему дало участие в ней и как на республике может сказаться реформа ВТО, может ли Астана предложить нечто конкретное для изменения структуры организации?
Об этом «Капитал.kz» поговорил с известным российским экономистом, директором Центра исследований постиндустриального общества Владиславом Иноземцевым.
— Владислав Леонидович, реформа ВТО актуальна? С чем связано громкое заявление Дональда Трампа?
— Торговая война США с остальным миром, реальные масштабы которой сегодня намного меньше, чем производимый ею медийный эффект, имеет своей причиной не столько неуравновешенность Трампа, сколько реальные проблемы, о которых долгое время не принято было говорить. Всемирная торговая организация, призванная содействовать либерализации глобальной торговли, представляет собой крайне непрозрачную организацию, при вступлении в которую каждый новый участник оговаривает условия в непубличных сепаратных переговорах с иными членами «клуба».
Это обусловливает как затянутость процесса приема, например, Китай, Казахстан и Россия вступали в организацию 20 лет, так и неравные условия членства. Хотя общей задачей декларируется взаимное снижение тарифной защиты отдельных экономик, их уровень остается различным. В США он составляет, по данным World Integrated Trade Solution Systems, 2,79%, тогда как, например, в Китае — 7,76%, в Индии — 8,55%, в Аргентине — 12,58%, Бразилии — 13,56%, о странах Африки я и не говорю.
Это происходит оттого, что при вступлении каждая страна договаривается о тех или иных тарифах с тем или иным партнером. Например, Казахстан вступил в ВТО на условиях снижения тарифов на сельскохозяйственную продукцию с 16,7% до в среднем 7,6%, а на промышленные товары — до 5,9%, и выторговывает длительный переходный период.
— А в чем вы видите главную проблему ВТО сейчас?
— Главная проблема на сегодняшний день — отношения США и Китая. Когда КНР вступала в ВТО, Соединенные Штаты были крайне заинтересованы в ее участии в организации, так как это позволяло американским компаниям получать огромные выгоды от участия китайцев в производственных цепочках и от переноса в Китай своих производств. В то же время в конце 1990-х годов Китай был далеко не первостепенным рынком для товаров из США, и поэтому крайне высокие ввозные пошлины, например, 25% на автомобили американского производства, стали уступкой, на которую Вашингтон легко пошел.
Сегодня, с одной стороны, Китай стал потребителем большого количества американских товаров и, с другой, сам превратился в крупного экспортера тех же автомобилей; в результате китайские машины облагаются при поставке в Америку пошлиной в 2,5%, что в 10 раз больше, чем при экспорте аналогичной американской продукции в Китай. В торговле сельскохозяйственной продукцией разрыв приблизительно такой же.
— А что конкретно хочет Трамп, говоря о реформе ВТО?
— Трамп требует реформы ВТО, которая предполагала бы, прежде всего, унификацию торговых условий, и заявляет о стремлении к обнулению всех и всяческих пошлин. Сегодня пошлины на импорт полностью отменены только в Сингапуре, Гонконге и Швейцарии.
Последнее, конечно, маловероятно, но переход к единому тарифу в торговле между крупнейшими игроками — НАФТА, ЕС, Японией и Китаем — вполне возможен. Недавние переговоры Трампа и Юнкера были обречены на успех, так как проблемы в отношениях США и ЕС выглядят сугубо структурными. Одна отрасль может иметь больше преференций у одной из сторон, другая — у другой, но в итоге таможенная защита в ЕС в целом ниже, чем в США. С Китаем дело будет намного более сложным.
Если говорить о реформе ВТО, то важнейшими моментами я бы назвал в первую очередь унификацию тарифов или четкую привязку их к уровню развития экономики страны с пересмотром в случае роста такового — тогда по мере того, как страна богатеет, тарифы снижались бы автоматически.
И, кроме этого, более активное продвижение единых тарифов при торговле услугами, включение в сферу регулирования ВТО всего массива сельскохозяйственной продукции и более серьезные наказания за нарушения прав интеллектуальной собственности и патентного права. Насколько успешными будут подобные реформы — зависит от многих условий, но тот факт, что в США эту проблему стали воспринимать всерьез, кажется мне скорее хорошим, чем тревожным сигналом.
— А что могут ждать от реформы ВТО такие ресурсозависимые страны-партнеры, как Казахстан и Россия, это может как-то на практике коснуться нас?
— Если касаться проблем Казахстана и России, то в наших странах обычно говорят о ВТО с долей критики и скепсиса. Конечно, ВТО — это организация, наиболее значительные выгоды от членства в которой получают государства — экспортеры промышленной продукции, а не сырья.
От вступления Казахстана, да и России в ВТО выиграли не столько казахстанские или российские производители, сколько потребители, получившие доступ к большему числу более дешевых товаров. Несомненно, присоединение к ВТО в любом случае предполагает усиление конкуренции на внутренних рынках, что дает потребителям дополнительные преимущества.
Так, в Казахстане условиями вступления были, в частности, отмена 49%-ного потолка для иностранных инвестиций в телекоммуникационные компании и разрешение для иностранных банков открывать филиалы через пять лет после присоединения страны к ВТО.
— Так оправдался ли спустя три года расчет Астаны на необходимость стать частью Всемирной торговой организации?
— На мой взгляд, для такой страны, как Казахстан, вступление во Всемирную торговую организацию важно прежде всего как свидетельство некоего международного признания, и позитивный эффект может проявиться скорее через привлечение инвестиций, в том числе в добывающий сектор и сферу услуг, чем посредством стимулирования несырьевого экспорта.
— Казахстан может стать реальным участником процессов по реформированию ВТО?
— Что касается перемен, которые могут произойти в ВТО вследствие усилий по реформированию организации, я бы не переоценивал их влияния на казахстанскую экономику. Сегодня большая часть казахстанского экспорта — это сырье, и его поставки зависят, прежде всего, от инвестиций в отрасль, а защита или стимулирование инвестиций лежат за рамками реформы.
Кроме того, и это даже более значимо, на казахстанскую экономику влияют членство страны в Евразийском союзе и конфликты вокруг России, в отношении которой вводятся ограничительные меры и она отвечает тем же. Или, наоборот, сама вводит санкции против Украины, что в прошлом году привело к сложностям с поставками украинских товаров в Казахстан.
Думаю, что казахстанским политикам и предпринимателям сегодня следует с большим вниманием относиться к интригам, разворачивающимся вокруг их «старшего партнера» по ЕАЭС, чем к торговым противоречиям между США и ЕС. Эти процессы затрагивают Казахстан сильнее, а непредсказуемость Кремля намного выше, чем даже сегодняшнего Белого дома.
