В конце мая в мире произошло сенсационное событие, незаслуженно мало замеченное в нефтедобывающем Казахстане: суд Гааги обязал крупнейшую нефтегазовую компанию мира, Royal Dutch Shell сократить выбросы углекислого газа к 2030 году на 45% от уровня 2019-го. Даже на фоне расширяющейся борьбы за снижение эмиссии СО2 такое сложно было представить до этого события. Что происходит в мировой энергетике – об этом корреспондент побеседовал с известным российским экспертом по энергетическим рынкам Михаилом Ивановичем Крутихиным.
- Михаил Иванович, что это было? До сих пор давлению в зеленом контексте подвергались угледобывающие компании, угольная энергетика, но – судебное решение против нефтедобывающей компании, да еще такого уровня!
- Да, это прецедент. То, что эта история прозвучала в суде, случай неожиданный, и пока исключительный. Но, в принципе, подготовка к подобному велась. В Европе давно стали смотреть, какой углеродный след оставляет за собой каждый баррель нефти или кубометр газа, добытый на конкретных месторождениях. А один баррель оставляет от 12 до 17 кг СО2, выброшенных в атмосферу. Это очень серьезный объем, и в ЕС вводят углеродные налоги и набор норм, так называемую таксономию, потенциальных инвестиций в проекты. Они подразумевают, что фирма, получатель инвестиций, должна доказать, что у нее минимальный углеродный след при добыче и транспортировке углеродов и что она постоянно ведет работы по снижению этого следа. Каждый год в ее отчеты будет включаться глава об этом, подкрепленная солидным международным аудитом. Теперь даже американцы, если ведут какие-то энергетические проекты в Европе, вынуждены работать по таким правилам. Американцам это не нравится, но они вынуждены к таксономии приспосабливаться. И эта практика, в том числе посредством углеродного налога, будет только расширяться по миру, ее уже не остановить. И всем придется приспосабливаться.
- Как это все затронет наши страны – Казахстан и Россию?
- Во-первых, придется изменять практику отчетов с аудитом, показывая, что меры к сокращению углеродного следа действительно принимаются...
- Можно делать вид, кивать на законодательство о квотах на выбросы, которое давно существует, хоть и не работает, и – затягивать этот процесс. При наличии политической поддержки на высоком уровне, разве это невозможно?
- Нет, при обязательном участии солидных аудиторских компаний в подготовке отчетности по проектам такое невозможно. Во-вторых, если будет доказано, что углеродный след велик, то не удастся привлечь иностранные инвестиции. А могут и ограничить объемы экспорта. Не знаю, как в Казахстане, но в российские экспортные проекты в рамках этой европейской практики таксономии придется вносить ощутимые коррективы. С учетом других процессов развития зеленой энергетики, как, например, резкое сокращение и отказ от использования угля, экономики наших стран это очень серьезно почувствуют.
- А что можно сказать по поводу мотивации этих действий европейцев? Есть люди, которые расценивают их как политически мотивированные. Один казахстанский политолог недавно на конференции в Казани заявил, что это «неоколониальное иго против сырьевых стран».
- Зачем комментировать глупости? Есть явление, которое называется изменение климата. Есть работы солидных ученых из разных стран, в том числе российских, в которых оценивается вклад в это явление «работы» вулканов, зеленых водорослей в океане, изменений астрономического и географического характера. Получилось, что все они влияют на климат в рамках нормального, единственное исключение – антропогенный фактор. С этим нужно что-то делать. Даже такая организация, как Международное энергетическое агентство, в последнем отчете написала, что, если не прекратить инвестиции в нефтегазовые проекты, то глобальное потепление остановить невозможно. В Европе это поняли сравнительно давно, и усилия, которые там принимают, субсидируются правительствами в весьма больших масштабах. Развитые страны очень много делают, чтобы реализовать свою цель - радикально сокращать потребление ископаемого топлива. И тем странам, которые намерены продолжать строить свою экономику на основе производства и экспорта такого сырья, надо в перспективе ориентироваться не на рынки США, Европы, Японии, Китая, а на страны третьего мира, вроде африканских, южнее Сахары, или каких-то не самых развитых государств Азии.
- То есть рынок сузится, но все же не исчезнет?
- Нет, но какой будет на нем конкуренция среди экспортеров нефти? Понимание того, что в мире происходят кардинальные изменения, в России, например, появляется: с одной стороны, два года назад принята Доктрина энергетической безопасности, где говорится, что нашей опорой по-прежнему будут нефть, газ и уголь, но с другой - началась работа над водородной стратегией, а министерство экономического развития выступило с предложением развития рынка электромобилей в стране. Я бы эти процессы назвал постепенным осознанием действительности.
- Про электромобили: в начале века технологи говорили, что уже возможно запустить их производство, но это саботируют автомобильные компании, которые не хотят менять технологические процессы, и нефтеперерабатывающие гиганты. А спустя сравнительно недолгое время на автомобильном рынке происходит революция электромобилей. Почему? Упало влияние автогигантов и нефтяников?
- Общественное мнение – это важнейший фактор в жизни развитых стран. Оно сложилось в пользу того, что климат меняется под воздействием человека. И его разделяют и правительства. А раз так, то крупному бизнесу приходится переделывать себя.
- А не может случиться так, что, когда в Европе дойдет до решения судьбы казахстанского импорта в ЕС в рамках таксономических новаций, какой-нибудь лоббист скажет: «давайте не будем очень торопиться с санкциями, дадим стране длительное время на перестройку ее энергетики, экспорта, ведь Казахстан удален от воздушного бассейна ЕС и, вообще, геополитически регион важен…»?
- Этого я сказать не могу, но, оценивая будущее, надо, кроме углеродного налога, рассматривать и ценовую динамику. Уже не первый раз и все настойчивее в Саудовской Аравии раздается мнение, что пора отказываться от картельных сделок вроде ОПЕК+ и начать наводнять мир дешевой нефтью. А дешевая нефть - это не в Казахстане и не в России. И, когда спрос на нефть в развитых странах начнет из-за зеленой экономики сокращаться, свое место на этом рынке сохранят саудиты и их союзники. Сохранят и расширят за наш с вами счет. Когда саудиты смотрят на картину мирового рынка нефти в 2030 году, а это – обратите внимание! – всего-то через 9 лет, они видят там себя и больше, по большому счету, никого. И надо признать: объективно у них есть для этого и основания, и инструменты. И всем, кто добывает нефть и рассчитывает на ней жить, надо задуматься над себестоимостью.
- В Северном море, в Канаде крупнейшие компании отказываются от геологических активов, считавшихся рентабельными… Как могут развиваться события в Казахстане?
- Посмотрите, от каких проектов отказываются? От новых, где еще не приняты инвестиционные решения, не вложено много денег. В Кашаган и Тенгиз вложено, я бы сказал, рекордное количество средств для таких проектов. Отказаться от дальнейшей работы, списать эти инвестиции компании не могут. Им остается только работать дальше и стараться отбивать уже вложенные инвестиции. Тем более что в мировом масштабе это не самые большие проекты. Даже если Кашаган выйдет на 40 млн тонн добычи в год, в чем нельзя быть уверенными, это все равно будет меньше 1 млн баррелей в сутки. Такой объем не влечет огромного углеродного следа, на авансцене внимания борцов с выбросами он не окажется.
- То есть эти два проекта, несмотря на прогресс зеленой энергетики в мире, будут работать и приносить Казахстану прибыль?
- Думаю, что работать они будут. Насчет прибыли Казахстану – не знаю, для этого нужно знать себестоимость добычи, как быстро будут амортизироваться сделанные инвестиции, знать условия контрактов. Что они смогут принести стране, покажут будущие цены на нефть в мире, перспективное состояние рынка.
- А когда эти процессы почувствуем на себе все мы, граждане стран, которые живут от экспорта нефти, себестоимость которой высока? Что почувствуем болезненно, это понятно, но, если это будет к 2050 году, то можно расслабиться, и время что-то предпринять есть.
- Нет, что вы! Эта дата в планах развития зеленой энергетики обозначена как окончательное достижение ряда целей, а не начало процессов снижения выбросов. Процессы-то уже идут, хотят у нас их замечать или нет. Мы, в наших странах, начнем ощущать их влияние на себе, думаю, лет через пять. И дальше оно будет идти постоянно, по нарастающей. По-другому уже не будет.
