Как редкоземельные элементы изменили мировой рынок

Автор: эксперт портала EconomyKZ.org Ален Серик  

В 2010 году Китай впервые показал миру, что стратегические ресурсы могут быть использованы как оружие. Страна, контролировавшая почти весь рынок редкоземельных элементов, резко ограничила их экспорт. Это решение мгновенно изменило баланс в мировой экономике. Цены на отдельные элементы выросли в десятки раз, цепочки поставок оказались под угрозой разрыва, а крупнейшие промышленные корпорации — от автопроизводителей до производителей электроники — столкнулись с риском остановки заводов. Но парадокс состоял в том, что кризис не ослабил конкурентов Китая, а наоборот, дал им мощный стимул к развитию. США, Япония и Европа ответили волной инноваций, ростом производительности и расширением экспорта в тех секторах, которые сильнее всего зависели от редкоземельных элементов.

Редкоземельные элементы — это группа из 17 металлов, включающая скандий, иттрий и лантаноиды. Они имеют уникальные магнитные, каталитические и люминесцентные свойства. Эти особенности делают их незаменимыми в современной промышленности. Без них невозможно производство смартфонов, электромобилей, лазеров, медицинского оборудования, оборонных систем и ветряных турбин. Даже если речь идет о граммах вещества, именно они обеспечивают работу целых технологий. Их невозможно заменить чем-то иным без потерь в качестве или функциональности. Например, европий используется в красных люминофорах и просто не имеет аналогов, а эрбий нужен для лазеров в оптоволоконных сетях. Попытка заменить магнит на основе неодима и самария на ферритовый делает мотор на 30 процентов тяжелее. Именно поэтому редкоземельные элементы считаются материалом будущего, хотя сами по себе они встречаются в земной коре не так уж редко.

Сложность в другом. Эти элементы редко встречаются в чистом виде. Чаще всего они содержатся в минералах вместе друг с другом, и разделить их крайне трудно. Их переработка токсична, требует сложных химических процессов и строгих экологических норм. Именно здесь Китай сумел обойти конкурентов. В 1980–1990-х он сделал ставку на развитие этой отрасли, субсидировал добычу и переработку, предложил низкие цены и мягкие экологические стандарты. В результате многие заводы в США, Франции и Японии закрылись, не выдержав конкуренции. К началу 2000-х Китай стал фактическим монополистом. В 2009 году его доля в мировой добыче достигала 98%, а в переработке — более 90. Это был уникальный случай, когда ключевой ресурс оказался сконцентрирован почти целиком в руках одного государства.

Именно поэтому события 2010 года имели такой эффект. В июле Китай резко сократил экспортные квоты на редкоземельные элементы — на 72%. Официальное объяснение было связано с борьбой с нелегальной добычей и заботой об экологии. Но рынок увидел в этом политический шаг. В сентябре произошел инцидент в районе островов Сенкаку, когда китайское рыболовецкое судно столкнулось с японскими патрульными кораблями. Японская сторона задержала капитана, и Пекин ответил, фактически прекратив поставки редкоземельных элементов в Японию. Вскоре под ограничения попали и другие страны.

Цены отреагировали мгновенно. В течение нескольких месяцев они выросли в 10–45 раз. Церий подорожал в 45 раз, тербий и европий — более чем в десять. На мировом рынке не осталось отрасли, которая бы не ощутила этот скачок. Автопроизводители не могли выпускать гибридные моторы, электронные компании — экраны и микросхемы, энергетические корпорации — турбины. Главное было даже не в росте цен, а в том, что впервые весь мир увидел: Китай готов использовать свое ресурсное доминирование как инструмент давления. Это стало шоком для бизнес-сообщества и правительств.

Но вместо того чтобы парализовать конкурентов, кризис спровоцировал цепную реакцию инноваций. Уже в 2011 году патентная активность в США, Европе и Японии резко выросла. Компании начали искать способы экономии и замещения редкоземельных элементов. General Motors подала патент на технологию, которая позволяла сократить использование диспрозия и тербия в магнитах на 20 процентов без потери свойств. Toyota объявила о снижении содержания диспрозия в гибридных Prius, а в 2018 году сократила использование неодима в электромоторах на 20 процентов. Tesla и Renault начали работать над новыми типами батарей и моторов. Volkswagen, Nissan и BMW представили прототипы двигателей без редкоземельных магнитов. Hitachi и Phillips искали альтернативы для электронных компонентов.

Рост числа патентов, связанных с технологиями на основе редкоземельных элементов, значительно превысил общий рост патентной активности в промышленности. Это подтверждает, что произошел именно направленный технологический сдвиг. Инновации концентрировались в областях, где зависимость от РЗЭ была наиболее высокой — магниты, батареи, катализаторы, моторы, турбины.

Эти изменения сказались и на производительности. В Европе и Японии отрасли, наиболее зависящие от редкоземельных элементов, показали ускорение роста производительности на 0,5 процентного пункта выше среднего. В США эффект был умеренным, но заметным. Китай же испытал противоположное. Его РЗЭ-интенсивные отрасли показали снижение производительности. Ограничения, которые должны были дать им преимущество, на деле ослабили их.

Экспортные данные также говорят сами за себя. С 2010 по 2018 год отрасли, зависимые от редкоземельных элементов за пределами Китая, увеличивали экспорт быстрее на 0,3 процентного пункта ежегодно по сравнению с другими секторами. Особенно выиграли Европа и Япония. В этих странах рост был наибольшим. Китай, несмотря на контроль над ресурсами, не смог превратить его в экспансию на экспортных рынках именно в этих отраслях.

Почему так произошло? Ответ кроется в экономической природе редкоземельных элементов. Они являются комплементарными ресурсами. Это значит, что они работают не вместо труда или капитала, а вместе с ними. Когда цена на такой ресурс растет, компании не могут просто заменить его другим. Но они могут инвестировать в технологии, которые делают использование этого ресурса более эффективным. Рост цен создает стимулы для таких инвестиций. Именно это и произошло после шока 2010 года.

В краткосрочной перспективе Китай получил выгоду от роста цен и увеличения доходов своих компаний. Но в долгосрочной перспективе именно другие страны оказались в выигрыше. Они снизили зависимость от РЗЭ, сделали свои отрасли более эффективными и конкурентоспособными. Китай же столкнулся с тем, что его собственные компании начали проигрывать по производительности.

Кризис также изменил политику в области стратегических ресурсов. Австралия расширила добычу. США возобновили работу рудников, включая Mountain Pass. Компании вложили средства в переработку, поиск заменителей и новые технологические процессы. Впервые на уровне правительств началась серьезная дискуссия о том, что критические материалы нужно рассматривать не как обычный товар, а как стратегический ресурс.

Редкоземельный шок 2010 года стал первым громким сигналом о хрупкости глобальных цепочек поставок. Он показал, что индустриальная политика и торговые ограничения редко приносят одностороннюю выгоду. Напротив, такие меры часто запускают неожиданные процессы. В условиях глобальной экономики они стимулируют инновации и структурные сдвиги у конкурентов. Китай хотел укрепить свой контроль, но в итоге ускорил развитие других стран.

Этот опыт актуален и сегодня. В эпоху энергетического перехода и геополитической конкуренции подобные кризисы будут повторяться. Но главный урок остается прежним: в мире, где ресурсы и технологии тесно переплетены, ограничение поставок может обернуться не преимуществом, а стимулом для чужого прогресса. Редкоземельный кризис показал, что технологический ответ способен превратить угрозу в возможность.