Как следует из всех публичных оценок российского руководства, нынешний конфликт с Западом есть квинтэссенция разногласий с США по развернутой геополитической повестке дня, в центре которой несогласие с притязаниями Вашингтона на статус планетарной столицы. США, по словам политолога Данияра Ашимбаева, привыкли думать, что Россия играет по ее правилам, не учитывая, что у нее есть свои интересы. «Чрезмерное вовлечение государств Восточной Европы и постсоветских республик в американскую сферу влияния поставило под угрозу безопасность России», – считает политолог.
Кремль в свою очередь фактически выступил с манифестом борьбы с изжившими, по его мнению, доктринами однополярного мира и американской исключительности, ставшими парадигмой, определяющей действия всех администраций Белого дома после развала Советского Союза.
Твердо следуя бескомпромиссным подходам, Москва пошла ва-банк, четко понимая, что у нынешнего кризиса есть только два исхода – или эпоха доминирования США завершится, или Белый дом окончательно утвердится в качестве единственного глобального лидера.
Однако вероятность развития событий по первому варианту представляется ограниченной по ряду принципиальных взаимосвязанных обстоятельств.
Так, весьма показательной выглядит реакция американской элиты, сформулированная президентом Обамой на заседании Генеральной Ассамблеи ООН осенью прошлого года. Из его слов следует, что современная Россия не представляет собой равнозначную США силу. Для Америки угрозы распространения лихорадки «Эбола» и вызовы безопасности со стороны террористов «Исламского государства» имеют большее значение.
Все годы «холодной войны» Кремлю и Белому дому удавалось балансировать на грани полномасштабного противостояния. Сейчас, когда в отношениях сторон существует явный дефицит взаимного уважения, эксперты склонны рассматривать и неблагоприятные варианты развития ситуации, включая самые тревожные. Впрочем, как отмечает политолог Данияр Ашимбаев, текущий конфликт с США имеет в первую очередь психологическую задачу – подавить противника морально.
Отношения Кремля и Белого дома традиционно являлись сложными и не отличались теплотой даже в условиях определенного сближения периода «перезагрузки». Чего не скажешь о существовавшей до последнего времени атмосфере конструктивного двух- и многостороннего сотрудничества с Европейским союзом. Через расширение экономического взаимодействия удалось сформировать меры доверия и в политической сфере, включая укрепившийся диалог лидеров, общие ориентиры действий в рамках общеевропейских международных организаций, межпарламентской сфере и других важных форматах.
В определенный период складывалось впечатление, что подходы Москвы и Брюсселя в части, касающейся изъянов сложившего миропорядка, вполне схожи. Или, во всяком случае, не противоречат друг другу.
Все изменилось слишком быстро. После стремительной операции по присоединению Крыма Европа практически единогласно объявила Россию агрессором. Для начала было свернуто военно-техническое сотрудничество как по линии совета «Россия – НАТО», так и с отдельными странами блока. Затем появились непреодолимые препятствия на пути реализации масштабных проектов в крайне важной топливно-энергетической сфере, и «Южный поток» – лишь один из них. Введены унизительные визовые ограничения для списка «невъездных», взаимные торговые санкции и банковские ограничения. За последние дни согласован новый, очередной пакет санкций. Новые списки чиновников, новые отраслевые эмбарго, новые демонстрации последовательности курса… Эти и многие другие аспекты характеризуют нынешнюю фазу некогда перспективного партнерства Москвы и Брюсселя.
Остроту текущей напряженности в Европе и на ее границах добавляет то, что Москва вступила в фазу затяжной конфронтации не только с ЕС и НАТО в целом, но также с ключевыми его участниками.
К примеру, Германия – традиционный, многолетний партнер России – сейчас не скупится на резкие заявления, иногда схожие по тональности с тем, что тиражируется от имени американского истеблишмента. Берлин как несомненный лидер ЕС демонстративно подчеркивает нерушимость альянса с Вашингтоном по принципиальным для Европы элементам внешней и военной политики, о чем канцлер Меркель заверила президента Обаму в ходе переговоров в Белом доме 9 февраля. Скорее всего, это заявление было предназначено для того, чтобы его услышали в Москве, поскольку Россия неоднократно ставила Брюсселю в укор факт следования в арьергарде американских стратегий.
Не вызывает сомнений, что нынешняя жесткость подходов представляет собой, как минимум, среднесрочный внешнеполитический тренд России, который вполне может распространиться и не только на евроатлантическое направление.
Круг государств, в котором Россия еще не так давно обладала непререкаемым авторитетом, заметно сузился. С большой долей вероятности российско-украинская турбулентность окончательно оформит давно предсказанный закат СНГ, остающегося привлекательным для глав государств разве что в виде коллективной переговорной площадки, в основном предназначенной для неформального диалога между ними.
Качественно новый уровень коллективного взаимодействия на пространстве СНГ связан с Евразийским экономическим союзом. Однако было бы неверно утверждать, что Россия как ключевой игрок ЕАЭС полностью удовлетворена сложившейся моделью этой организации. Если брать только нынешний момент, речь может идти об отсутствии солидаризированной позиции, а также совместных согласованных действий Казахстана и Беларуси в ответ на введенные односторонние санкции, но, что наиболее принципиально, – отказе Астаны и Минска работать вместе с Россией на треке политической интеграции государств-участников. С точки зрения влиятельных мировых столиц данное обстоятельство делает ЕАЭС намного менее амбициозным, чем рассчитывали в Кремле, проектом, вряд ли способным принципиально переформатировать региональные и субрегиональные политико-экономические константы.
Не являются секретом также настроения части казахстанской и белорусской элит в части, касающейся рисков для национальных суверенитетов, заметно усилившихся на фоне российско-украинского противостояния. Несмотря на то, что подобные опасения никоим образом не отражают официальные точки зрения, они являются частью общественно-политического ландшафта Казахстана и Беларуси. И с этим российское руководство вынуждено считаться, и не только применительно к деятельности ЕАЭС.
В контексте ставшей вполне нейтральной (во многом благодаря последовательной и требовательной линии казахстанского лидера, дистанцировавшегося от любых попыток политизации ЕАЭС) международной реакции на появление союза обращает на себя внимание следующее.
Запад крайне негативно воспринимает практически все консолидирующие инициативы России последнего времени. К примеру, несмотря на разумные доводы и веское обоснование, была полностью заблокирована идея создания единого пространства безопасности «от Ванкувера до Владивостока», которая находилась в центре дипломатических усилий администрации президента Медведева. Причина банальна и проста – Кремль предлагал ревизировать существующую международно-правовую базу поддержания общеевропейской стабильности, включая большинство соглашений по контролю над вооружениями, что абсолютно не устраивало практически всех ее западных партнеров. Попытки России занять достойную ей роль в новой конструкции евроатлантической безопасности в итоге свелись к беспредметным переговорам в рамках ОБСЕ. Результатом стал односторонний выход России из Договора об обычных вооруженных силах в Европе, который в отличие от государств Организации договора о коллективной безопасности в адаптированном виде отказались ратифицировать страны НАТО. Нынешнее разрастание конфликта на востоке Украины до уровня столкновений военных формирований, оснащенных тяжелой техникой, есть следствие эрозии этого важнейшего документа.
С учетом отказа Запада воспринять концептуальную инициативу Москвы и ограниченного потенциала ЕАЭС, пока не оправдывающего большие ожидания, в политике России все более отчетливо просматривается поворот в сторону восстановления новых-старых союзнических форматов на Востоке и Латинской Америке. Один за другим следуют визиты президента Путина и ключевых фигур российской власти в Бразилию, Аргентину, Венесуэлу, Никарагуа, Кубу, Китай, Египет.
К примеру, после переговоров с китайским лидером двусторонним отношениям была придана невероятная прежде динамика, причем именно в тех областях, которые являются наиболее притягательными для КНР. Москва и Пекин вновь ввели в лексикон термин стратегического партнерства. Китай получил давно искомый масштабный договор о поставках газа, а также возможность освоения российских месторождений энергетического сырья и полезных ископаемых. Политический тандем также заметно окреп, свидетельством чему стал демонстративный отказ Китая поддержать антироссийские санкции. Такое решение первой экономики мира дорогого стоит, и будет, несомненно, по достоинству оценено в России.
В первоочередной повестке дня – задача расширения сотрудничества с остальными членами БРИКС, прежде всего с Индией и Бразилией. Можно не сомневаться – прорыв в отношениях с Дели и Бразилиа не за горами.
Буквально на глазах улучшились отношения с Турцией, отличавшиеся многолетней напряженностью на фоне неприемлемых для России реакций Анкары на первую и вторую «чеченские кампании». Альтернатива «Южному потоку» в виде соглашения с Турцией о строительстве газопровода сделала эту страну одной из главных фигур на энергетическом рынке Европы. Россия пошла на такой шаг, смоделировав среднесрочные приоритеты европейской политики, связанные с использованием новых осей влияния. Совместный с Россией ввод в эксплуатацию трубопровода позволит Турции самостоятельно работать с конечными потребителями газа в Европе и, как следствие, создаст эффективный инструмент политико-экономического регулирования.
Активизировались контакты с Ираном. Произошло политическое сближение с Египтом, исторически имеющим статус основного государства арабского мира. Недавний визит президента Путина в Каир однозначно укрепил позиции Москвы в этом регионе.
Таким образом, Россия демонстрирует миру, что для нее во внешней политике отныне не существует ни центра, ни периферии, образовавшейся в результате невнятных действий периода 1990-х годов. Фактически Москва занялась диверсификацией внимания в пользу тех регионов, где есть историческая память о существенных выгодах былых альянсов с Россией.
Очевидно, что Россия вступила в период значительных испытаний. Причем не только во внешне-, но и во внутриполитических делах. Представляется, что исход кризиса во многом будет зависеть от того, насколько успешными станут меры по структурированию национальной экономики, созданию привлекательного инвестиционного режима, укреплению социального баланса в обществе. Решить эти задачи будет сложно. Тем более в условиях санкций, распространяющихся на целые отрасли экономики.
В целом можно прогнозировать, что соответствующие коррективы может претерпеть и военно-политическая стратегии России. Не вызывает сомнения одно – для Москвы Казахстан был и останется системообразующим государством в видоизменяющейся архитектуре международных приоритетов. Системная роль Казахстана связана с абсолютно непоколебимой позицией президента Нурсултана Назарбаева не только применительно к участию в объединительных с Россией организациях и союзах, но и реальном союзничестве, основанном на совместном прошлом, настоящем и, наверняка, будущем.
Дезавуируя все спекуляции псевдопатриотов, на расширенном заседании правительства 11 февраля казахстанский лидер подчеркнул: «Да, Россия сегодня оказалась в тяжелом положении, и мы вместе с Россией. Эти варварские санкции никому не помогают. Я уверен, что Россия выйдет с честью из этой ситуации и будет развиваться и процветать, а мы вместе с ней. По-товарищески, по-дружески договориться. Вот так надо рассуждать».
Ничего более конкретного, чем это заявление Нурсултана Назарбаева на тему о долгосрочных приоритетах Казахстана, сказать невозможно. Несмотря на все текущие геополитические нюансы, президент Казахстана уверенно следует курсу развития сотрудничества с Россией, и у нашей страны нет альтернатив для другой внешней политики.
