В золотодобывающей отрасли – и в Казахстане, и в России – сложилась такая ситуация: при переизбытке добывающих мощностей наблюдается недостаток сырьевой базы. Но инвесторам геологоразведочные компании неинтересны. Как крупным игрокам договориться с мелкими – юниорами, почему государству лучше не инвестировать в геологоразведку, и как девальвация тенге и рубля повлияла на золотодобытчиков. Об этом в интервью «Капитал.kz» рассказал Виталий Несис, главный исполнительный директор группы Polymetal International.
В Казахстане Polymetal владеет двумя активами – золотомедным месторождением Варваринское в Костанайской области (приобретено в 2009 году) и проектом Кызыл, включающим месторождения Бакырчик и Большевик, на северо-востоке (приобретен в 2014 году).
– Группа Polymetal зашла в Казахстан в 2009 году. С какими особенностями ведения бизнеса в золотодобыче столкнулись?
– Нас встретила бизнес-среда, схожая с российской. Здесь есть особенности госрегулирования, но в целом мы обнаружили знакомый климат и существенных сложностей не испытывали.
– В чем заключаются особенности госрегулирования?
– Я бы выделил 2 ключевых момента. Первый – лицензирование геологоразведочных работ: до последнего времени условия в Казахстане были очень тяжелыми для недропользователей. Тут, конечно, Россия отличается в лучшую сторону. Второй – согласование различного рода проектов, где Казахстан, наоборот, выгодно отличается как сроками, так и современным конструктивным подходом. Яркий пример: в России до сих пор нельзя защищать запасы на основании компьютерных моделей. А в Казахстане это можно делать уже достаточно давно. Вместе с тем в Казахстане мы только в этом году получили первую лицензию на ведение поисковых работ – на это ушло несколько лет. Понятно, что есть потенциал для улучшения условий регулирования, и, мы надеемся, он будет реализован.
– Почему только одна лицензия?
– Был период, когда действовал мораторий на выдачу новых контрактов на недропользование, их можно было получать только через прямые переговоры с госкомпаниями. Это вызвано тем, что в 1990-е годы заключались сотни контрактов, многие из которых, скажем так, оказались пассивными. Тогда было принято государственное решение оздоровить сферу контрактов на недропользование. Я считаю, этот процесс приближается к логическому завершению. И результатом должна стать современная модель ведения поисково-разведочной деятельности. В моем понимании, один из оптимальных вариантов – это когда желающие получают права на недропользование и занимаются разведочной деятельностью на основании системы «первый пришел – первый получил».
– Сколько Polymetal тратит на геологоразведку?
– В этом году будет, наверное, около $70 млн, 5 из них – в Казахстане, в основном на разведку на Бакырчике и Большевике и выполнение контрактных условий.
– Если говорить о юниорных компаниях, этот рынок развит в Казахстане?
– Его просто не существует, как и в России. Виной этому несколько факторов: мораторий на новые контракты, падение цен (на золото – прежде всего, а теперь и на все остальные металлы). Не надо также забывать об общем падении интереса к инвестициям в геологоразведку. Поэтому сейчас юниоры, конечно, есть, но это единичные компании, которые работают не в той бизнес-модели, которая интересна нам, крупным производителям. Нам интересно, когда юниоры находят, оценивают и продают месторождение тем, кто будет его осваивать. А казахстанские юниоры – это в основном компании, которые ищут небольшие месторождения и сами ими занимаются.
– И вы никого из казахстанских юниоров не рассматривали в плане сотрудничества?
– Предложений не поступало, хотя мы всегда говорим, что готовы сотрудничать. Но и в России, к слову, у нас одно совместное предприятие. И оно работает именно по такой схеме: партнеры получили лицензии, собрали информацию, а мы даем деньги на геологоразведку.
– Как можно прийти к той модели, о которой вы говорите?
– Нужна модернизация законодательства в части предоставления лицензий. Пожалуй, все. Потому что Казахстан по-прежнему является достаточно привлекательной юрисдикцией. Здесь успешно работают крупные и мелкие западные производящие компании, все довольны. Не хватает только возможности брать под разведку новые территории.
– Вы сказали, что у инвесторов снижается интерес к геологоразведочным компаниям. Чем это объясняется?
– Юниорный сектор во всем мире финансируется преимущественно через акционерный капитал. После пика цен на золото в 2011 году интерес начал уходить, а после резкого падения в 2013 году не было ни одного первичного размещения акций юниорных компаний на двух основных биржах – в Австралии и Канаде. А деньги-то где брать? Понятно, что ни один банк не даст их на проведение геологоразведочных работ: очень большие и неуправляемые риски. Так что только equity, только акционерные деньги. А их нет.
– Что делать?
– В России в прошлом году была предпринята масштабная реформа недропользования: теперь у нас поисковые лицензии можно получить за 100 дней по заявительному принципу. И это привело к 10-кратному увеличению количества выданных лицензий. Мы этим активно воспользовались. Для России это был прорыв.
Теперь же все упирается в деньги. Вот мы и предлагаем юниорам совместную деятельность: инвестируем в них для проведения геологоразведочных работ в обмен на право преимущественного приобретения активов, которые получаются в результате. То есть формы сотрудничества можно найти. Главное, спрос на сырьевую базу есть: и в России, и в Казахстане избыток перерабатывающих мощностей по сравнению с сырьевой базой.
– Несоответствие перерабатывающих мощностей и сырьевой базы в цифрах как выражается?
– В России, например, за последние лет 6 объем перерабатывающих мощностей удвоился – до сумасшедших значений, около 80 млн тонн руды в год, а руды, новых месторождений, может быть, на 10% больше стало. В результате мы имеем колоссальный рост объемов переработки и очень-очень скромный рост производства. Классическое исчерпание минерально-сырьевой базы с переработкой бедной руды.
Наше Варваринское месторождение – это то же самое в миниатюре: своя база ухудшается, мы ищем стороннюю. Сейчас перерабатываем на Варваринском 1-2% чужой руды, везем за 700 километров, из Свердловской области.
– Ernst&Young отмечает, что золотодобытчики не готовы вкладывать средства в повышение производительности. Как это может отразиться на отрасли?
– Ключевой движущей силой в горнорудной отрасли является качество сырьевой базы. Многие отказываются от геологоразведки, обрекают себя на проедание того, что есть, с неизбежным ухудшением качества. Поэтому, я бы сказал, инвестировать надо не в производительность, а в сырьевую базу.
– Только компаниям? Или государству тоже нужно подключаться к этому процессу?
– Не нужно государству инвестировать в геологоразведку. В любой деятельности очень важно, чтобы было разумное целеполагание и вознаграждение, адекватное степени соответствия результатов целеполаганию. Государство не в состоянии этим эффективно заниматься: цели расплывчатые, все сырьевые мощности у частных игроков. Кроме того, не понятно, как оценивать результаты. Оценка результатов – это та сумма, которую частный недропользователь готов заплатить за готовый объект. Юниор разведал месторождение, степень его успеха – это количество миллионов долларов, которые Polymetal или другая крупная компания платит за его месторождение. У государства же, в Российской Федерации, во всяком случае, мерилом эффективности разведки является постановка тонн золота на баланс. Тонна золота в одном случае – это очень много денег, а в другом – ничего не стоит. А кто решает? Тот, кто потом деньги за это будет платить. В России практика такова, что государственная геологоразведка ставит на баланс сотни тонн, но они привлекают нулевой интерес при проведении аукционов на недропользование. Поэтому я считаю, что частный сектор вполне справится с геологоразведкой, если будут решены вопросы с предоставлением лицензий, контрактов на недропользование.
– Вы готовы инвестировать в небольшие объекты?
– Крупные компании, Polymetal в их числе, естественно, хотят крупные проекты, которые будут работать много лет и будут заметны в общем портфеле. Но мы готовы инвестировать и в небольшие месторождения в привязке к существующим мощностям. Я знаю, что и другие крупные игроки инвестируют в активы, которые примыкают к их фабрикам. То есть размер месторождения не есть препятствие для инвестора. Качество сырьевой базы вообще определяется пятью показателями – содержанием, размером, глубиной, мощностью, технологическими характеристиками. Но самый главный из них – содержание.
– Тогда какие с точки зрения содержания месторождения привлекательны для Polymetal?
– Все очень сильно зависит от места и способа добычи. Если говорить применительно к Варваринскому, то среднее содержание там сейчас – около 1 грамма на тонну. Поэтому месторождения в радиусе 500 км от Варваринского с содержанием, например, 2 грамма на тонну – прекрасно.
– Но таких нет?
– Они есть, но попробуйте получить на них лицензию в Казахстане. Во-первых, мораторий, особенно если там в советское время кто-то что-то поставил на баланс. Во-вторых, не все технологически подходят Варваринскому. Наши соседи начали разрабатывать Кутюхинское (месторождение на севере Казахстана, – ред.), может быть, привезут к нам свою руду. С российской стороны нас подпирает «Южуралзолото»: все объекты в Челябинской области, которые известны, подходят Варваринскому и достойного качества, уже разобраны. Коллеги там фабрику огромную построили на 6 млн тонн в год, сейчас запускают. Так что конкуренция очень серьезная.
– Если говорить об инвестициях в Варваринское, вы считаете их эффективными?
– Несомненно. Варваринское – это наши ворота в Казахстан, мы проработали здесь несколько лет и стали комфортно чувствовать себя в стране. В итоге это позволило нам приобрести Кызыл. То есть стратегически покупка абсолютно оправдана. Варваринское – месторождение с очень длительным сроком эксплуатации, так что у нас есть время вернуть инвестиции.
– Как вы сейчас оцениваете свои возможности на Кызыле с учетом его «сложных» руд, из которых тяжело извлекать золото, и неудачного опыта предыдущих владельцев? В чем привлекательность этого проекта для Polymetal?
– Привлекательность – в размере и содержании. Это очень большое месторождение: сотни тонн золота (6,7 млн унций), среднее содержание – более 7 граммов на тонну. Таких объектов в мире осталось мало. И я считаю, оно нам по плечу: мы понимаем, что делать с его сырьем, как получить готовую продукцию, которую мы в состоянии продать и заработать деньги. Мы уже разрабатываем 2 месторождения с упорными рудами в России – Албазино в Хабаровском крае и Майское на Чукотке. У нас есть опыт как продажи полуфабриката, золотосодержащего концентрата, так и его переработки в готовую продукцию.
– То есть можно сказать, что смена инвестиционных приоритетов при покупке Кызыла, когда группа приостановила геологоразведку на месторождениях Кутын и Маминское и отложила расширение Албазино, оказалась оправданной?
– Безусловно. Образно говоря, если у нас был пусть и сладкий, но горох, и вдруг принесли арбуз, естественно, горох мы убрали со стола и сейчас разрезаем арбуз, потом будем его есть. К гороху, не исключено, когда-нибудь вернемся, но сначала – арбуз.
– Ernst&Young считает, что из-за снижения стоимости золота и волатильности цен на него на мировом рынке многие рудники в мире оказались на грани рентабельности, в то время как для золотодобытчиков России ситуация была сглажена девальвацией рубля. Вы ощутили это?
– Если бы не девальвация, в этом году российской золотодобыче пришлось бы тяжело. Думаю, вплоть до закрытия многих предприятий. А так, с учетом падения курса рубля и снижения себестоимости добычи в результате этого, компании, которые находились на грани коллапса, продолжают работать.
– Для рынка золота это хорошо или плохо?
– Все равно. Речь идет о достаточно небольших объемах. Цены на золото сложным образом зависят от текущего объема производства. Поэтому, думаю, случись в этом году падение производства в России на 5% или даже на 10%, если бы рубль не подешевел, мировой рынок это не заметит.
– На вашей работе в Казахстане снижение курса рубля каким-либо образом отразилось?
– Последний БелАЗ мы купили больше 10 лет назад. Но сейчас выбрали горную технику на Кызыл – БелАЗы и российские экскаваторы. Это в значительной степени следствие девальвации рубля: все стало очень дешево. Мы понимаем, что техника менее эффективная, чем японские и американские аналоги, но деньги тоже имеют значение.
– А себестоимость производства у вас снижается?
– Конечно. В прошлом году средняя себестоимость была 634 доллара за унцию, а в этом году ожидаем меньше 600.
– При каких ценах на золото компании рентабельно работать?
– Это зависит от конкретного месторождения. Показатель себестоимости – не по компании в целом, а по конкретному предприятию. Кроме того, при падении цены включаются рычаги закономерного сокращения себестоимости. Если говорить, например, о Варваринском, то для того, чтобы оно вообще закрылось, я думаю, цена должна упасть до 700-750 долларов за унцию. Что очень маловероятно. При этом не надо забывать, что себестоимость в значительной степени выражена в тенге и рубле, поэтому девальвация тенге, естественно, положительным образом скажется на экономике предприятия.
– В 2013 году вы говорили, что компания планирует воспользоваться падением цен на золото для покупки активов…
– Мы воспользовались – купили Кызыл.
– Есть еще планы по покупке?
– Таких крупных активов – нет. Маленькие объекты мы смотрим, покупаем. Недавно зашли в Армению с очень небольшой сделкой. Но Кызыл для нас – это очень важное приобретение, самое большое за всю историю компании. И пока наш аппетит к крупным, трансформационным приобретениям ограничен.
– Вы в принципе рассматриваете проекты только в рамках СНГ, дальше не идете?
– Пока нет. Но вот сейчас с Ирана санкции снимут, можно будет, например, на эту страну посмотреть.
– На Иран?
– Заходить в новую страну нужно с четкими конкурентными преимуществами. В моем понимании, никакого конкурентного преимущества у российской компании в Африке или Латинской Америке нет. Языка мы не знаем, с местными обычаями не знакомы. Зачем нам туда? С Ираном проще: в России, например, можно найти достаточно людей, говорящих на фарси. Понятно, что канадцы с австралийцами туда некоторое время не пойдут, поэтому есть некоторое окно возможностей. Другое дело, не факт, что им обязательно нужно воспользоваться. Территории России и Казахстана вполне хватает, чтобы заниматься золотодобычей и в целом твердыми полезными ископаемыми.
