Мы считаем деревья. Пора считать лес и углерод

В Казахстане любят большие цифры. Миллионы тонн, миллиарды тенге, миллиарды деревьев. Это понятно: масштаб страны располагает к масштабным задачам. Но в какой-то момент цифры перестают вдохновлять и начинают требовать пояснений.

Президентская задача «2 млрд деревьев» стала сильным политическим сигналом и частью государственных приоритетов. Но если мы хотим, чтобы это было не только про «высадили», а про вырастили, то главный вопрос сегодня – не в масштабе намерения, а в умении им управлять. Любой серьезный проект начинается с четкой стратегии.

Эта проблема давно решается в мире через MRV и добровольный углеродный рынок. Но в Казахстане данный инструмент пока не встроен в государственную логику.

Именно здесь начинается разговор не про политику, а про наличие или отсутствие этой стратегии, про методологию, измерения и доверие.

Посадили – это ещё не значит вырастили. Лес – штука упрямая. Он живёт по своим законам и не всегда уважает пресс-релизы.Можно посадить миллион саженцев и потерять половину из-за засухи, пожара, выпаса или отсутствия ухода. Можно отчитаться о «выполнении плана», а через два года обнаружить, что план нужно выполнять заново. Это не уникальная проблема Казахстана. Это классическая ошибка всех массовых лесных кампаний, если их KPI – «сколько посадили», а не «что выросло».

В конце 2025 года в официальной коммуникации звучит: в 2021–2025 высажено 1,47 млрд деревьев на площади 918,4 тыс. га. Параллельно фиксируется важное уточнение: завершить «2 млрд» планируется к 2027 году.

Формально в стране существуют правила инвентаризации лесных культур, нормы приживаемости, требования к дополнению погибших посадок. Приживаемость считается по итогам первого и второго года жизни, нормативы различаются по регионам (в документах фигурируют, например 55–75%). То есть на бумаге мы понимаем: успех – это не факт посадки, а подтверждённая приживаемость. 

Но в публичной коммуникации эти два мира - «посадили» и «прижилось» – пока живут отдельно. И именно в этом разрыве рождаются сомнения, вопросы и ощущение, что цифры звучат убедительнее, чем данные. 

Согласитесь, что в реальной жизни, когда сроки сдвигаются – это нормально. Когда не объясняются – тревожно. Факт, что горизонт программы сдвигается с 2025 на 2027 год, сам по себе не катастрофа. Любой, кто работал с лесом, понимает: климат, пожары, логистика, питомники, кадры – всё это реальные ограничения. Но каждый перенос сроков автоматически поднимает главный вопрос: а по какой метрике мы вообще оцениваем прогресс?

Если по количеству посаженных сеянцев – перенос всегда будет выглядеть как «не успели». Если по количеству гектаров, где лес реально сформировался и подтверждён инвентаризацией – разговор становится гораздо взрослее и спокойнее.

Другая проблема заключается в так называемом MRV (Monitoring, Reporting, Validation), то есть мониторинге лесоклиматических проектов и отчетности по ним. Спутники видят лес. Но не считают углерод. В Казахстане есть космомониторинг, спутниковые данные, геопорталы. Это большой плюс. Но спутник хорошо видит пожары и изменения покрова – и гораздо хуже отвечает на вопрос:  сколько углерода реально накоплено, с какой точностью и кто это подтвердил? Без прозрачного MRV невозможно верифицировать углеродные кредиты – единицы измерения предотвращения или поглощения одной тонны CO₂. А именно этот вопрос сегодня становится ключевым - не только для экологии, но и для экономики.

И вот здесь появляется окно возможностей

Если Казахстан действительно хочет:

– выращивать лес, а не только высаживать деревья,
– учитывать поглощение углерода,
– выполнять свои климатические обязательства в рамках Парижского соглашения,

то следующий логичный шаг – перейти от административной кампании к проектной экосистеме.

Миру уже знаком такой механизм – добровольный рынок углеродных единиц (VCM или Voluntary Carbon Market). Почему он здесь уместен?

Во-первых, VCM заставляет считать по-взрослому. Чтобы выпустить кредиты, проект должен описать baseline, additionality, риски обратимости, мониторинг и верификацию. Это автоматически «подтягивает» управленческую культуру от «посадили» к «доказали результат».

Во-вторых, VCM приносит деньги на уход и устойчивость, а не только на посадку. В лесу самое дорогое - не посадить, а удержать жизнь: уход, полив, защита, пожарные меры, работа с пастбищной нагрузкой.

В-третьих, VCM создаёт прозрачное партнёрство, где государству выгодно быть «архитектором правил» (земля, лесхозы, контроль, данные), а бизнесу – инвестировать в выращивание и MRV. Да, климат может приносить деньги!

Как человек, работающий на стыке climate-tech, инвестиций и лесных проектов, я вижу в этом не абстрактную теорию, а единственный устойчивый механизм, который может связать экологию, экономику и доверие.

Почему важно действовать именно сейчас? В апреле 2026 года Казахстан принимает Regional Ecological Summit на самом высоком уровне. Это редкий шанс – не просто говорить о намерениях, а показать региону ясную стратегию: как государство видит леса как климатический актив, как бизнес может инвестировать в их выращивание, как данные, MRV и добровольный углеродный рынок становятся мостом между ними.

Даже если к 2026 году не будут проработаны все решения, то стратегия и правила игры уже сами по себе станут сильным сигналом. А он нам очень нужен. 

Я смотрю на это не как на спор «кто прав» или критику министерства, а как на вопрос: как сделать лесную политику управляемой и инвестируемой. Считать деревья – важно. Считать лес – необходимо. Считать углерод – неизбежно.

И если Казахстан хочет не просто отчитываться о высадках, а всерьёз выращивать леса и выполнять климатические обязательства, то главный вопрос сегодня звучит так:

готовы ли мы перейти от красивых цифр к эффективной прозрачной системе и начать считать не количество посаженных деревьев, а реальный климатический результат страны?

Автор: Руслан Жемков, предприниматель, эксперт в сфере climate tech и стратегических коммуникаций