1. Главные новости
›
2. Бизнес

Симфонический оркестр как бизнес-проект

Марат Бисенгалиев о музыке, профсоюзах и доходах музыкантов Автор: Елена Тумашова

Легкая музыка из приемника, произведения искусства на стенах, чашка кофе с можжевельником… Кажется, именно в такой обстановке удобнее всего говорить с Маратом Бисенгалиевым, прославленным казахстанским музыкантом — «блестящим скрипачом нашей эпохи», как называет его издание TheTimes — о его коллективах — Алматинском симфоническом оркестре и Симфоническом оркестре Индии. Деловой еженедельник «Капитал.kz» попытался взглянуть на оркестр как на бизнес-проект и узнал, почему очень сложно работать с английскими музыкальными профсоюзами, какова конкуренция на рынке труда музыкантов и можно ли окупить оркестр за счет проведения большого количества концертов.

– Марат, вы рассматриваете оба своих оркестра как коммерческие проекты?

– Да. Формула, по которой мы работаем, не нова, ее используют все европейские коллективы, в частности Лондонский симфонический оркестр. Она представляет собой следующее. Ядро оркестра – 20-30 человек, они работают на постоянной основе и получают заработную плату. Остальные набираются из фрилансеров под каждый проект конкретно. Причем «вольнонаемные» музыканты в тех оркестрах, которые я знаю, зарабатывают практически так же, как и те, кто получает фиксированную плату, потому что они задействованы практически во всех проектах.

Гибкость в подборе кадров имеет свои плюсы. Нет проблем с тем, чтобы набирать самых сильных и находить замену, когда кто-то из музыкантов теряет форму.

– Часто бывает, что музыкант теряет форму, и почему это может произойти?

– Часто не бывает, потому что для музыканта это хлеб и он должен держать форму. Но случаются казусы, даже у солистов. Причины – разные. В основном – профессиональные травмы. Но я хочу заметить, что в Великобритании, например, очень сильны профсоюзы музыкантов, в них вступают все, даже фрилансеры. И это дает защиту и множество прав.

Очень хотел после концерта выступить на бис. Но музыканты показали на время: сыграешь на бис – придется выплатить дополнительно несколько десятков тысяч долларов

– Не как у нас?

– Нет. В Казахстане, конечно, есть профсоюз, но он не настолько силен, как подобная организация в Европе. Но в силе профсоюзов – тех же британских – есть и плюсы, и минусы. Эти структуры, я имею в виду именно большие «юнионы», стали настолько сильными и настолько закостенели в своем отношении к бизнесу, что очень часто становится просто невозможно работать. Появилось много рамок, за которые нельзя выйти.

– Например?

– Как-то я играл на своем юбилее с Королевским филармоническим оркестром, причем это было в Казахстане. Очень хотел после концерта выступить на бис. Но музыканты показали на время: сыграешь на бис – придется выплатить дополнительно несколько десятков тысяч долларов. Потому что это на одну минуту дольше установленного времени.

То же самое произошло во время студийной записи в Лондоне. Записываем огромную сюиту, остаются последние аккорды – нужно всего лишь несколько минут на финальные аккорды. Мой алматинский оркестр играет без проблем, а вот все англичане-фрилансеры просто встают и безо всякого предупреждения уходят.

Профсоюзы закостенели и в том, что касается прав на записи на дисках. Мир сильно изменился с приходом интернета. Проценты уже не имеют такую силу, как раньше, но законы остались. Из-за этого многие работы из США и Великобритании «уходят» в Прагу, Софию, Варшаву – туда, где система намного гибче. Думаю, все должно измениться.

– Наверное, с этой точки зрения в Индии работать легче?

– Я бы не сказал. Струнная группа в моем оркестре в Мумбае полностью представлена музыкантами русской школы, это люди из стран Восточной Европы, России, Казахстана. В духовую группу поначалу я взял англичан, конечно, как профессионалы они очень сильны. Но я столкнулся как раз с профсоюзной проблемой. Был еще случай. Я должен играть концерт, буквально за 5 минут до начала приходит целая делегация из англичан и они говорят, что не будут выступать, если не уберут камеры. Я говорю: у вас в контракте прописано, что мы имеем право записывать. Они отвечают: это мелкий шрифт. Профсоюзами это воспринимается как нарушение прав. Мне очень долго приходилось доказывать игрокам, что законы английских музыкальных профсоюзов не распространяются на другие страны.

Но бывают и такие случаи. Например, все знают то, как ведет репетиции выдающийся русский советский дирижер Юрий Симонов – иногда он допускает, скажем так, выпады в адрес музыкантов, и они совершенно нормально воспринимаются восточноевропейскими музыкантами, они к шуткам относятся с улыбкой. Но это оказалось слишком резким по отношению к англичанам: духовая группа во время репетиции просто встала и ушла.

Было и такое: прямо перед швейцарскими гастролями англичане вдруг поставили невозможный ультиматум: они должны получить еще проценты за то, что концерт будет записан на радио. Радио не дает нам проценты, они записывают для себя. Но от этого мы отказаться не можем, таково условие радио. И вот, получается, огромная группа тебя шантажирует. Мы не поедем на гастроли, если не доплатите. Вот так.

– Вы говорили, что сейчас проценты с CD уже не имеют такую силу. Какие «отношения» у вас сложились с цифровыми платформами?

– В свое время я записал огромное количество записей с Sony, EMI и могу сказать, что продажа компакт-дисков уже не дает такой доход, как раньше. Огромная разница по сравнению с 1980-90 годами. Фирмы сейчас дают достаточно нормальный процент – так прописано в договорах, но на самом деле: от чего считается этот процент? Там такое количество ходов и выходов. Даже Джордж Майкл в этом не разобрался, судился с Sony и проиграл. Это темный лес – контракты с этими компаниям.

Сейчас практически все идет от цифровых платформ типа iTunes, Spotify. Но пока длится переходный период, проценты очень сложно получить. Никто не хочет добровольно отдавать деньги. Раньше я просто получал чек от проданных компакт-дисков. Сейчас надо искать специальные организации, обращаться к ним, чтобы получать свои проценты от использования музыки цифровыми платформами. Раньше этим занималась одна компания: у тебя был контракт, например, с Sony BMG, и вот она занимается твоими записями полностью. А чтобы найти свои записи на цифровых платформах, нужно либо целенаправленно их искать, либо нанимать кого-то для этого. Я этим вопросом еще не занимался. Иногда думаю, может, овчинка выделки не стоит. По крайней мере, сейчас не хочу в это погружаться.

– Изначально вы искали музыкантов сами? Вы помните тот момент, когда ситуация изменилась и музыканты стали «гоняться» за вами?

– И то, и другое происходило всегда и сейчас происходит. Сейчас рынок в Европе, Америке и в таких развитых странах, как Япония, пресыщен хорошими кадрами. Происходит миграция. Не секрет, что огромное количество сильных музыкантов из России, Казахстана, Восточной Европы переехало в Западную Европу, многие – в США, некоторые даже в Японию. Проблем с подбором кадров нет. В Индии на сезон у нас большая очередь из желающих. Хотя, конечно, не каждый музыкант решится переехать на постоянную работу в Индию, это большой шаг.

– Дело в самой Индии?

– У меня есть очень хороший друг в Америке. Как-то он жаловался: сейчас появилось столько молодых китайцев, вообще азиатов – очень сильных, в превосходной форме, и они забивают все места в музыкальных коллективах. Не прорваться! Становится трудно прокормить себя, приходится снимать жилье на пару с соседом. Вот такая конкуренция. Говорю, может, приедешь ко мне в Индию, у меня в оркестре есть для тебя место. И тут что-то в моем друге взыграло: «Как так – в Индию? Из Нью-Йорка?!» Как это называется? Особый род снобизма?

Я работал в Нью-Йорке, Париже, Лондоне. Сейчас – в Мумбае, и не считаю это зазорным. Наоборот, получаю огромное удовольствие, живя и работая здесь. Более того, Индия сейчас это та страна, которая по своему ВВП обходит европейские страны, а в какой-то момент, по прогнозам, и Китай обгонит. Мир меняется.

– Каков средний доход музыкантов в ваших оркестрах?

– Зарплаты в моем оркестре в Индии на уровне европейских. Конкретные суммы назвать сложно, потому что есть еще социальный пакет, который включает жилье. А оно может стоить $1,5-2 тыс. и больше. Жилье в Мумбае очень дорогое, особенно в «пятизвездочном» районе, где располагается оркестр. Плата музыкантам в итоге получается достойной. И плюс еще уровень жизни в Индии намного ниже, чем в Нью-Йорке и даже Алматы.

Конечно, этого мало для того, чтобы «заманить» музыкантов в оркестр на постоянную основу. Но на сезон – месяц – они с удовольствием приезжают: все-таки экзотика, в Индии приятно провести два месяца в году – сентябрь и февраль, самое благоприятное с точки зрения погоды время.

– У вас есть для оркестров бизнес-показатели – заработать, например, вот такую сумму?

– Конечно, как у любого бизнеса, а оркестры – это шоу-бизнес, такие показатели есть. В Индии оркестр не имеет господдержки. Как и в Казахстане – могут быть только разовые проекты. Сооснователь и генеральный продюсер Симфонического оркестра Алматы Кайрат Кульбаев использует свои ноу-хау в коммерческом смысле. Поэтому оркестр находится на плаву.

– В чем особенности управления именно казахстанским оркестром?

– Главная проблема в том, что сумма аренды залов не дает возможности получить доход – она практически соответствует европейским или мировым уровням. Основные залы стоят очень дорого – 1,5-2 млн тенге и даже больше, сопоставимо с арендой в Карнеги-холле. Восполнить затраты за счет стоимости билетов невозможно: у населения нет такой покупательной способности. Например, на ближайшее шоу в декабре (Mr. ADAM – прим. ред.) самый дорогой билет стоит 65 тыс. тенге. Думаю, очень не многие смогут осилить такую сумму. Нижняя цена – 5 тыс. тенге в Алматы, но и это тот уровень, на который многие люди не согласятся. Ставить такие цены все же приходится, чтобы хоть как-то оправдать аренду. Делать билеты дешевле возможно за счет проведения большего количества концертов в рамках одного шоу. Например, в Астане у нас их будет пять, поэтому там мы можем опустить минимальную цену на билет до 3 тыс. тенге. Количество дает возможность окупить шоу, но не полностью оправдать его организацию – репетиции и пр.

– Остальное – за счет спонсоров?

– Да. Но дело в том, что это всегда сложно – привлекать спонсоров, особенно в Казахстане.

– Обычно это компании или частные лица?

– Частные лица – это больше история про Индию. Там наш оркестр получил от частного лица в наследство дом, который продали за $65 млн. Эти деньги лежат на банковском счете оркестра, некоторые суммы направляются на нужды оркестра. Решение – не тратить эти деньги, они не то что «на черный день», это больше память о человеке, который их оставил.

– Можно ли окупить оркестр количеством проведенных за год концертов?

– Нет. В этом году у нас было немного концертов: мы готовимся к шоу и новым проектам. Но в ближайшие пару лет планируем от 50 до 100 концертов в год – это нормальный график для оркестра.

Большие коллективы, конечно, делают гораздо больше концертов в год – 2-3-4 в неделю. Это тяжело. Поэтому, кстати, европейские оркестры не могут себе позволить репетировать больше одного раза перед концертом. И это то, что мне не нравится. Потому что зачастую не хватает времени даже на то, чтобы проиграть полностью весь концерт. Западноевропейские, американские музыканты отличаются тем, что очень быстро читают с листа. В отличие от наших. У нас все-таки немного другая культура.

– Это связано с особенностями музыкальной школы?

– Это связано с особенностями коммерции. Интересно, что многие дирижеры – такие, как Зубин Мета (индийский дирижер, – прим. ред.), например, отказываются выступать, в частности в Англии. Они не соглашаются на то, чтобы им давали только одну репетицию перед концертом. Для них это халтура. Хотя оркестр играет на высоком уровне. Но он играет по-своему, почерк практически не меняет.

Мне тоже очень трудно играть с таким оркестром, потому что когда я пытаюсь что-либо изменить на свой лад, не могу это сделать: во-первых, нет времени, во-вторых, сами музыканты не хотят меняться. Они играют так, как играют. И поэтому результат получается серый. И все оркестры становятся похожими друг на друга по звучанию. Мне сегодня очень трудно отличить какой-то оркестр в записи. По старым записям я могу точно сказать: вот играет чикагский коллектив, вот – лондонский. Сейчас – нет.

К сожалению, коммерция все усредняет. Мы стремимся к тому, чтобы оркестры оправдывали себя в финансовом смысле. Но, в конце концов, страдает качество. Музыка страдает. Поэтому я с грустью иногда вспоминаю, как Мравинский (Евгений Мравинский, советский дирижер, – прим. ред.) требовал 20 репетиций перед концертом, и музыканты совершенно не думали о деньгах. В советское время 4-5 дней на подготовку к концерту считалось минимумом. В моих оркестрах – тоже. Мы не работаем по правилам Европы, берем время на подготовку.

Я не менеджер, я художественный руководитель

– Вы руководите оркестрами как менеджер?

– Я не менеджер, я художественный руководитель. Занимаюсь только музыкой, в Индии есть большой офис, который решает все организационные, коммерческие и другие вопросы. Конечно, я даю рекомендации по набору персонала, по направлению программы. Мое общее решение – постепенно поменять в составе англичан на музыкантов из других стран, это связано как раз с профсоюзами.

Оркестр – это действительно в какой-то мере государство, где действуют аналогичные законы. Это может быть и автократия, и демократия. В моем случае – образованная монархия. Этот строй я считаю лучшим.

При работе с материалами Центра деловой информации Kapital.kz разрешено использование лишь 30% текста с обязательной гиперссылкой на источник. При использовании полного материала необходимо разрешение редакции.