Театры во все времена нуждались в финансовой поддержке. Исключение составляют только нью-йоркские театры, расположенные на Бродвее. Они обходятся своими силами. В Казахстане театральное искусство зарождалось в советское время при активном участии государства. Потому не удивительно, что и сейчас эти культурные учреждения в подавляющем большинстве находятся на попечении – если не государственном, то меценатском. «АРТиШОК» – один из немногих театров, который существует благодаря собственным усилиям. Однако вскоре ситуация может измениться. В чем причина надвигающихся перемен, в интервью деловому еженедельнику «Капитал.kz» рассказала менеджер и актриса «АРТиШОКа» Анастасия Тарасова.
- Анастасия, расскажите о финансовом состоянии «АРТиШОКа» на сегодняшний день.
- В этом сезоне мы открыто и впервые заявили, что мы ищем спонсора. Там, в нашем коммерческом предложении мы указали, сколько денег нам необходимо, что мы можем предложить в свою очередь. Мне очень хочется найти таких партнеров. Почему бы нет? Наши банки поддерживают казахстанские театры. Я считаю, что мы очень достойный театр, меценатство никто не отменял, и я верю, что есть люди, которые видят ценность в самом нашем театре, а не расценивают нас только как место размещения своего баннера или листовок.
- Почему вы заявили об этом только сейчас? Вы ведь существуете не первый год. Или необходимость возникла недавно?
- Театр существует 14 лет, и все это время мы везде говорим о том, что мы первый независимый казахстанский театр. Что значит наша независимость? Это значит, что мы сами определяем наш репертуар, сами решаем, на какие фестивали ездить, сами содержим площадку, актеров и также не зависим ни от кого в финансовом отношении. И все это, конечно, очень сложно, когда у тебя нет финансовой поддержки. Штат сотрудников, который сейчас сложился в «АРТиШОКе», – это очень профессиональный штат. Это люди с театральным образованием – российским, европейским, американским. И мне очень важно удержать команду этих ребят, которые могут года через два уйти от нас из-за финансовой нестабильности. Еще два-три года, и нет никакой гарантии, что здесь останется работать эта команда. Конечно, мы можем где-то успевать замещать, но это тоже будет ненадолго. Все это время мы все деньги зарабатываем сами. Но сейчас нам нужна спонсорская помощь.
- В каком размере?
- 10 миллионов тенге.
Что будет, если вы их не найдете?
- Мы продолжим работать, но мы реально заинтересованы в стратегическом партнерстве со спонсором. Тем более сейчас усиливается давление на общество, на театры в частности. Выживать с каждым годом все сложнее, а нам не хочется «выживать». Мы хотим нормально работать.
- Что вы имеете в виду под «давлением»?
- Это связано в том числе с инициативами министерства культуры и спорта о репертуарной политике, с тем, что театры хотят в этом ограничить. Еще один фактор – экономическая ситуация как в стране, так и в мире. Доллар дорожает, все дорожает. Мы, правда, при этом не поднимаем цены на билеты. Мы чувствуем свою социальную ответственность – люди должны ходить в театр, он должен быть доступен всем. Тем более у нас и так среди всех репертуарных театров билеты одни из самых дорогих.
- Возвращаясь к 10 миллионам. Почему именно такая сумма? На что она пойдет?
- Эта сумма пойдет только на зарплаты. Причем это очень средние зарплаты – просто для того, чтобы наши артисты могли чувствовать себя уверенно в этом отношении. В эту сумму не входят затраты на постановки или еще на что-то. Эти деньги нужны нам на год, чтобы люди продолжали работать, никуда не ушли.
- А уже уходили?
- Три года назад наша команда раскололась на две части, трое ребят создали свою актерскую студию. А так как у нас репертуар держится на всех актерах, привязан к ним, то вместе с коллегами «ушли» и наши спектакли. Одной из причин их ухода, кстати, был финансовый вопрос. Но не только. Им хотелось самостоятельно развиваться, делать что-то свое.
- Не могли бы вы подробнее объяснить свою позицию по поводу инициативы Минкульта о контроле над репертуарной политикой театров?
- Как я понимаю, это касается и частных театров. Правда, я не вполне понимаю, как это будет работать. Сам механизм мне непонятен. Однако вот что кажется мне странным. Столько лет Минкульт вообще никакого внимания на нас не обращал, а сейчас они проснулись, и вот как – хотят следить за репертуаром, ограничить.
- Что вы будете делать, если это реально вас коснется?
- Будем думать, сопротивляться, конечно. Самый крайний вариант, сейчас мы над ним посмеиваемся, но все же – переименоваться в какой-нибудь клуб любителей литературы и называть спектакли музыкально-поэтическими вечерами, если уж такая цензура нагрянет. А это именно цензура, если появится некий худсовет, который пойдет внедряться в театры. Самое странное при этом, что цензура ведь запрещена Конституцией, и то, что вдруг взялись именно за театры, которые сейчас находятся на грани выживания. Причем неважно – частные ли театры, государственные ли. Но, возвращаясь к цензуре. Если брать конкретно наш театр, то увидеть крамолу можно в любом нашем спектакле. Тем более что мы также работаем в жанре документального театра. Это своего рода публицистические спектакли, там мы используем факты. Например, спектакль «#ПРЯМОПОТОЛЕБИ». Он основан на событиях, которые составляют историю города, а она ведь не только положительная, верно?
- Давайте тогда о культуре, раз уж речь зашла об этом. Как вы создаете такие спектакли? И почему беретесь за них?
- Беремся, потому что нас волнует та или иная тема. Если нас интересует какая-то история или какое-то событие, то мы обсуждаем это с режиссером. Потом переносим это на площадку и создаем актерский материал. Активно используем метод импровизации, это вообще принцип создания многих наших спектаклей, когда актеры через тело, через чувства находятся в поиске персонажа и атмосферы.
- Используете ли вы в своих постановках политические информповоды, раз уж вы ставите спектакли о жизни города? Или это касается только каких-то социальных историй? Просто многие российские театры, схожие с вами в чем-то, «театр.DOC», например, ставят спектакли по мотивам политических событий.
- Нельзя обойти политику, ведь она напрямую касается тебя, людей, будущего. Но делать постановку ради эпатажа, ради провокации, ради того, чтобы «нарваться», мы никогда не станем. У нас хватает мозгов, мы умный театр, и мы всегда найдем те художественные средства выражения на сцене, чтобы сказать свою мысль, при этом оставаться в рамках закона. Мы никогда не будем заворачиваться во флаг и бегать по сцене с портретом президента. Например, тот же спектакль «#ПРЯМОПОТОЛЕБИ» всегда дополняется по мере того, как в городе происходят новые, в том числе политические, события. Например, в одной из версий у нас была сцена с убийством Заманбека Нуркадилова. Потом, однако, этот момент ушел из спектакля.
- Почему?
- Понимаете, «#ПРЯМОПОТОЛЕБИ» – это спектакль, который мы воспринимаем как зеркало нашего общества. Мы показываем там те события, которые происходят в городе здесь и сейчас. Например, когда мы только его задумывали, в прошлом году, то самым громким событием в Алматы была массовая драка во время концерта Кайрата Нуртаса. И мы внесли эту сцену в постановку. Потом в течение года произошли митинги в связи с девальвацией, и мы внесли это в спектакль. В общем, спектакль довольно часто дополняется – в том числе событиями политическими или около политическими, если они находят в обществе большой резонанс. Вообще, мы стараемся такие события не игнорировать. Это помимо прочего подогревает интерес к постановке со стороны зрителей, потому что для них это удивительно, что в театре можно говорить на такие темы.
- Кстати, о ваших зрителях. У вас, кажется, устоявшаяся аудитория? Или все-таки это люди разных социальных слоев?
- Во всяком случае мы себя не позиционируем как театр для определенной группы людей. Мы не театр только для молодежи или только для хипстеров, или еще для кого-то. Мы хотим видеть здесь всех. И видим. На наши спектакли ходят люди разного возраста. Но в любом случае мы хотим, чтобы об «АРТиШОКе» знало как можно больше людей. Знаете, мы работаем уже 14 лет, но о нас до сих пор знает не так много зрителей, как хотелось бы.
- Несмотря на это, появляются команды артистов, которые пытаются делать нечто в том же духе, что и вы.
- Да, тем не менее. Я, как менеджер, обращаю на это внимание, это интересно. За два года в Алматы заявили о себе как минимум пять театров. Это притом, что театр для Казахстана – едва ли не мертвое искусство! Тем не менее есть ребята, которые этим занимаются. Без площадки, без денег.
- Вы с ними общались? Они говорили вам, зачем они это делают, раз это так непросто?
- Мы изнутри знаем эту ситуацию. «ARTиШОК» был сам создан на голом энтузиазме. Но есть такая штука, как актерское нутро, профессия, ощущение жизни. Его не вытравишь никакими ограничениями.
- Но на данный момент у вас положение лучше, чем у них. Свое помещение.
- Поэтому мы им и помогаем. Проводим в наших стенах проекты, в которых участвуют коллеги, наша площадка всегда открыта. Дело в том, что энтузиазм на голом месте быстро угасает. А мы заинтересованы, чтобы молодые театры росли дальше.
- В чем ваш интерес?
- Невозможно только вариться в собственной кастрюле, тем более в пределах одного города. Невозможно жить в ощущении, что ничего не происходит. Происходит! Нам интересны новые лица, режиссеры, идеи, которые будоражат другие театры. Во многих наших постановках работают приглашенные актеры, и для будущих проектов всегда важно иметь кого-то на примете.
- Помимо решения финансовых вопросов, какие еще стратегические цели стоят перед вами сейчас?
- Наша главная задача – чтобы «АРТиШОК» стал местной достопримечательностью. Чтобы люди знали не только Шымбулак и Кок-Тюбе, но еще и наш театр. Это очень важно, не только для нас, но и для самого Алматы. Приезжая в любую культурную столицу мира, мы прежде всего идем в театр, в оперу, в музей. И это нормально. Почему это не может быть нормой и для нашего города?
